Белла не относилась к числу рефлексирующих людей. Она никогда не задумывалась о том, что совершала и никогда не думала о том, что поступает неправильно. Если Беллатрикс и свойственен был самоанализ, то с этой точки зрения она была всегда права. Да и какая разница? Что сделано, то сделано – обратно не вернешь. Так к чему угрызения совести, самобичевание и прочие действия, с некоторой периодичностью указывающие на присутствие такого феномена, как совесть? Вот именно. Ни к чему.
Но так уж случилось, что именно сегодняшнему дню суждено было разбить сие утверждение и убедить Беллу в обратном. Да чего уж греха таить? После того как она отправила письмо, уже добрые несколько часов Блэк думала только об этом. Правильно ли она поступила? Нужна ли Люциусу эта правда? К каким последствиям это приведет? Беллатрикс ждала гневного письма с очередными обвинениями, или даже угрозами в ее адрес. И она бы поняла Малфоя, что бы он ни сказал и что бы ни подумал и даже, что бы ни сделал. Исключая, конечно, действия, которые привели бы к непоправимым последствиям для них обоих, но прежде всего для Кэс. Как бы там ни было, а Беллатрикс любила ее, любила ее всем своим холодным сердцем и отдавала дочери все душевное тепло и заботу, на которую была способна. А на которую не была, восполняли бабушки и домовые эльфы. Кто угодно, только не Рудольфус. Он смотрел на дочь как на хорошенькое дополнение к наследнику, которого не было и который не мог появиться, учитывая, что мистер Лестрейндж до сих пор пользовался услугами шлюх в ущерб супружескому долгу. А раз не было наследника, значит, и Кассиопеи для него не существовало. К счастью, или сожалению, Беллатрикс не знала. Да и сама девочка была привязана к матери, но никак не к отцу, который даже фамилию ей свою позволил не давать. Да, ему было просто все равно, в то время как Белла с радостью, с огромной радостью дала Кассиопее фамилию Блэк и с тех пор с гордостью объясняла дочери, что носить эту фамилию – все равно, что быть принцессой. А Кэс с радостью принимала такие заявления и частенько заявляла матери, что ей как настоящей принцессе нужны новые платья, украшения и, конечно же подданные. Отчего-то, играя с дочерью в эти странные игры, Белла чувствовала себя почти счастливой. Слушая заливистый смех Кассиопеи, девушка ловила себя на мысли о том, что все почти так, как должно было быть. Почти. Не идеально, нет, потому что жизнь никогда не бывает такой, как нам хочется, но очень близко к идеалу. Беллатрикс свободна от уз, которыми обычно опутываются женщины после брака, она может заниматься любимым делом (Нет, а что? У каждого свое хобби и убийство грязнокровок тоже входит в этот перечень), и в конце концов у Беллы подрастает красавица-дочь, которую со временем можно будет научить всему тому, чему в свое время научили саму мисс Блэк. Испытывала ли Беллатрикс гордость? Несомненно. Удовлетворенность? Разумеется. Желание заполучить еще и наследника? – Нет. И не потому Белла так уж ненавидела своего мужа, что даже спать с ним не могла и даже не по причине своих феминистических взглядов, просто она не считала себя достаточно хорошей матерью и точно знала, что не сможет любить мальчика так, как любит свою дочь. А это отвратительно, это мерзко, когда одного ребенка ты любишь больше, чем другого. Беллатрикс проверила это на себе и не хотела бы повторения в своей собственной семье. Была и другая причина по которой она не смогла бы любить второго ребенка, так же как и первого. Рудольфус, конечно. Возможно, они были друзьями, соратниками, но Белль никогда не любила его и вряд ли смогла бы полюбить, потому что ее сердце принадлежало Люциусу, и изменить этого не в силах был никто, даже сам Мерлин. А ребенок от нелюбимого человека. Что может быть хуже, омерзительнее? И может быть Белла была эгоисткой, но она боялась, что не сможет любить другого ребенка. Своего ребенка, но прежде всего сына Рудольфуса. Это было странное чувство, противоестественное, нелогичное и нетипичное для представительницы женского пола. Ведь говорят же, что у всех женщин в период беременности развивается материнский инстинкт, не позволяющий не любить своего ребенка. В себе ничего подобного Беллатрикс не замечала. Она продолжала игры в квиддич, стычки с гриффиндорцами и вообще ничего не боялась. Любовь? О какой любви речь, если Белла воспринимала жизнь, что зрела у нее под сердцем, как проклятие? Уже потом, когда Кассиопея родится, Блэк почувствует, что она не ненавидит свою дочь, а напротив, любит ее. Это придет не сразу, с каким-то течением времени и долгое время будет казаться Белле, чем-то диким. Но затем, она свыкнется с противоречивой мыслью о собственном материнстве, так же как и с осознанием того, что навсегда лишила дочь возможности расти с настоящим отцом. Три года. И все эти три года Беллатрикс думала только о том, что она сделала. Вот почему после отправки письма, с ее плечей словно упал груз. Люциус должен был знать.
- And all will turn to silver glass a light in the water all souls pass, - тихий голос Беллы и вовсе сошел на нет, когда она увидела, что глаза дочери закрылись и дыхание выровнялось. Она спала и лишь легкий румянец на щеках говорил о том, что всего четверть часа назад девочка бегала по дому за домовым эльфом, швыряясь в него всем, что под руку попадется. Во сне Кассиопея была похожа на ангела и Беллатрикс часто ловила себя на мысли, что готова часами наблюдать за спящей дочерью. Но только не сегодня, ибо появление эльфа в комнате говорило о срочности некоего дела. Девушка с осторожностью поправила одеяло, коим была укрыта Кэс и запахнула балдахин, который теперь защищал девочку не только от света, но и от любого, кто вздумает посягнуть на ее покой. Защитная магия. Белла и правда страдала паранойей.
Сердце не упало и душа в пятки не ушла, когда миссис Лестрейндж узнала о прибытии некоего господина, с которым несомненно была знакома. Чувство беспокойства перевешивало желание поскорее увидеть его и Беллатрикс поспешила спуститься вниз. В холл. И только при виде лорда Малфоя, девушка вдруг замерла, ощущая как гулко, стучит о ребра ее сердце.
- Люциус…

Кровь отчаянно била в виски и Беллатрикс впервые за долгое время чувствовала себя девчонкой, совсем юной, неуверенной в себе, не знающей, что следует сказать и тем более сделать. Неловкость молчания между ними чувствовалась почти физически, казалось, что стоит только протянуть руку и сможешь дотронуться до него кончиками пальцев. Это было странное ощущение для людей, которые знали друг друга настолько хорошо, что никогда ранее никакого стеснения между ними не возникало и возникать не могло. А теперь? Теперь Белла смотрела на Люциуса и чувствовала себя так, как чувствует себя убийца, смотря на призрак того, кого убил. А уж Беллатрикс-то точно было знакомо это чувство не понаслышке. Она знала, что виновата перед ним, но только когда лорд Малфой возник у нее в холле, Белла поняла, какую ошибку она совершила. Ведь все могло бы быть иначе. Этой сцены могло и не быть вовсе, если бы Беллатрикс вернула ему память всего парой лет раньше. И тогда сейчас это был бы не Лестрейндж-холл, а Малфой-Мэнор и это молчание не стало бы таким отягощающе-неловким, а Блэк не чувствовала бы себя так, как будто она совершила ужасную ошибку. Но она совершила. И сейчас чувствовала это как никогда. Ведь он пришел сюда, хотя и знал, что рискует очень многим. Ведь если только их застанет Рудольфус, если только поймет, если осознает… Представлять, что будет в таком случае, Беллатрикс не хотела, потому что это значило бы, что те четыре года, что она провела в постоянных мыслях о Люциусе и его благополучии пойдут прахом. Рудольфус не пожалеет ни времени, ни возможностей, чтобы очернить имя Малфоя, своего конкурента. И не потому что Белла и Кассиопея ему нужны, а потому что в противном случае пострадает его самолюбие, его гордость и он не сможет и дальше заниматься самолюбованием. Эти качества были присущи едва ли не каждому аристократу, а потому в такой ситуации, они считали себя исключительно правыми и готовы были пойти на все, чтобы уничтожить конкурента. А для Люциуса это означало потерю семьи, доброго имени и чести – самых важных вещей в жизни чистокровного представителя общества. Была ли готова Беллатрикс на то, чтобы поставить его под удар? Нет, нет, сотню раз нет, потому что она любила Малфоя и как бы не хотела видеть его, прикасаться к нему и знать, что он больше никогда никуда не уйдет – Белла понимала, что это невозможно, а любая попытка осуществить подобное обернется катастрофой, бурей, после которой, если они и выживут, то останутся ни с чем. Белла потеряет дочь, а Люциус сына, они оба – честь и достоинство, которые были им присущи, как представителям древнейших чистокровных родов. И что тогда? Будут ли они счастливы? Нет. Не будут. А раз так, все это не имело ровно никакого смысла, и святой обязанностью Беллатрикс было заставить его уйти. Отказать в просьбе увидеть с дочерью и заставить уйти, чтобы сохранить то шаткое равновесие, которое им удалось установить. Или почти удалось? Но тогда почему, почему она не может заставить себя это сделать и лишь с отчаянием смотрит на него, с трудом находя в себе силы, чтобы не сделать несколько шагов и не обнять Люциуса, как она могла позволить себе сделать раньше, когда они оставались наедине. Он этого не помнил, но помнила Белла и воспоминания о том, что было… Странно было об этом думать, но они не причиняли больше боли, совсем никакой боли. И впервые она не знала как реагировать. Радоваться, огорчаться, плакать, или смеяться. Ведь ей большего всего на свете сейчас хотелось кинуться ему на шею и больше никогда не разрывать объятий. Но осознание невозможности осуществления желанного заставило Беллу лишь молча скрестить руки на груди и с тоской посмотреть на него. Девушка сделала несколько шагов по направлению к мужчине, а затем задумчиво кивнула, мельком заглянув ему в глаза.
- Да, конечно, - Беллатрикс устало улыбнулась, - пойдем, - тихо добавила она и неспешно направилась к лестнице. Она знала, что не следовало этого делать, но отказывать Люциусу в праве видеть его собственную дочь? У Лестрейндж не было морального права на это. Она обязана была удовлетворить просьбу Люциуса и делала это без сожаления, чувствуя, разве что, опасения за то, что могло бы стать последствием подобного действа.
Один коридор, другой. Светлая дверь комнаты, которую Белла покинула не более получаса назад. Она с какой-то задумчивостью погладила ручку двери, а затем без лишних сомнений распахнула ее и сделала один единственный решительный шаг в комнату, залитую лунным светом. Блэк облокотилась на стену, сложив руки за спиной и посмотрела на Люциуса, кивком головы указывая на светлых цветов кроватку, стоящую неподалеку от окна.
- Только не напугай.

Белла смотрела на него, нет, на них, боясь шелохнуться, чтобы не спугнуть это странное чувство удивительного спокойствия и умиротворения. Если Беллатрикс когда-то и думала о том, что она расскажет Люциусу правду, то все это не будет вот так. Он не будет стоять рядом с ее кроваткой, боясь взглянуть на собственную дочь. Она должна была быть уже взрослой, может быть даже чуть более взрослой, чем они четыре года назад. И тогда их встреча и эта правда ничего не значила бы ни для Люциуса, ни для Кассиопеи, ни даже для самой Беллатрикс, которая была бы виновата перед двумя людьми, которые были ей дороги. А сейчас эта правда имела огромное значение, даже куда большее, чем она имела бы, открой ее Блэк до рождения дочери. Наверное, теперь все должно было быть по-другому, но умом Беллатрикс осознавала, что ничего не изменится, потому что они оба связаны нерушимыми узами. И все равно она была рада тому, что больше не держит Люциуса в неведении о таком аспекте его жизни, как дочь. Возможно, первое время им обоим будет трудно вернуться в привычную колею жизни, но позже все изменится, обязательно изменится и хотя их чувства вряд ли угаснут так скоро, как было нужно, со временем все нормализуется и даже тот факт, что у них есть общий ребенок, не будет иметь почти никакого значения. Должно ли было быть так? – Да. Верила ли Белла, что так оно и будет? – Нет. Более того, она уже и умом и сердцем чувствовала, что произошедшее сегодня перевернуло их мир. Возможно даже куда больше, чем тем письма, что они посылали друг другу всю прошедшую неделю. Что они значили для Беллатрикс? – Все. В бесконечной тьме, ужасе и страхе в котором были лишь Рудольфус и Темный Лорд, Белла медленно, но верно начинала сходить с ума. Блэк уже не различала добро и зло, свет и тьму, и единственное о чем она мечтала – чтобы все поскорее закончилось. Единственное, что помогало ей сохранять остатки разума и самообладания – ребенок, ибо Беллатрикс понимала, что не может оставить ее на попечение Рудольфуса, который заботился разве что о себе самом и своих капиталах. Сначала ребенок, а затем этот день, который Белла уже тысячу раз прокляла и тысячу раз боготворила. Что было бы с ней, если бы в то утро он не увидел то, что увидел? Она продолжала бы хвататься за последние спасительные ниточки не позволяющие окончательно погрузиться в пучину боли, ненависти и страха. Не ее страха, потому что Беллатрикс уже ничего не боялась. Страха Темного Лорда, который так боялся грязной крови, которая текла у него в жилах, что он готов был за это истребить всех грязнокровок. Он был умелым манипулятором, убедив своих сторонников в том, что они борются за чистоту крови. В действительности они боролись с комплексами мальчишки-сироты, который через столько лет, так и не смог от них избавиться и потому привлекал к этому делу других людей в наивной надежде на то, что они смогут помочь. Но большинство хранителей тайны Темного Лорда смотрели на него с презрением, ведь они сами были чистокровны до мозга костей. И таких он убивал. Долго. Мучительно. Чужими руками. Руками Беллы. И в такие моменты она снова чувствовала этот запах. Запах его страха и его боли, его отвращения и ненависти ко всему живому. Был ли он человеком? Беллатрикс не знала. Она пыталась его понять, но вместо этого оказалась лишь погруженной в пучину чужих эмоций. Эмоций, которые заставляли сходить с ума. Если проводить параллель, то верно, что Реддл был похож на дементора. И с каждым днем Беллатрикс все сильнее убеждалась в том, что больше не выдержит. Потому что у нее нет сил этого терпеть. И плевать на то, что говорили другие. Сильная? – Может быть, но у всего был предел. И когда появились эти письма, эти нечастые строки, написанные его рукой, Белла вновь почувствовала себя живой. Вновь ощутила, как сердце бьется в груди и он стал для нее смыслом. Смыслом жить, смыслом бороться, смыслом не сдаваться. Кто-то считал, что для нее Реддл стал таким смыслом. Но он ни в какое сравнение с Люциусом не шел. Потому что первый довел ее до грани сумасшествия, когда Беллатрикс уже готова была бросить все, даже свою дочь, отказаться от жизни, лишь бы все это поскорее закончилось. А второй? Люциус, который был с ней всю сознательную и бессознательную жизнь. Они имели какую-то особенную связь, даже если не брать во внимание то, что Белла безумно его любила. Он дал ей стимул жить, нет, не так, он был ее жизнью. И чувствуя его рядом, Блэк ощущала то, чего давно уже не было. Надежду на лучшее. Веру в то, что все будет хорошо. Но прежде всего любовь, которая вместе с кровью била в виски, заставляя голову кружиться от наплыва эмоций. Ей хотелось смеяться. Ей так хотелось смеяться, как и раньше рядом с ним. Обнимать его. Целовать. Просто быть рядом. Но вместо этого она просто замерла, слушая его негромкие слова. Белла словно бы не могла поверить в то, что он снова был здесь. С ней. И больше не говорил того, что причиняло боль.
- Люциус, ты и не должен ее любить. Это нормально. Ты же не знал. Ты ее почти не видел. Я знаю. Я понимаю, - Белла тихо выдохнула, так и не находя правильных, нужных слов. Он понимал ее, она знала и все же должна была сказать, что-то другое, что-то, что развеяло бы его сомнения, его страхи, его смятение. Смятение. Да, она понимала его.
- Я боялась. Мне было страшно, потому что это могло все разрушить. Прости меня, - она на какую-то долю секунды прикрыла глаза а затем протянула горячую руку к его и сжала в ладони. Осторожно потянула обратно к колыбели и одним движением руки отодвинула легкую тюль, бросая взгляд на дочь, мирно спящую. По-прежнему сжимая в ладони его ладонь, Белла опустила его руку к Кассиопее, проводя кончиками своих и его пальцев по светлым волосам малышки.
- Не бойся. Видишь? Она улыбается…

Сердце вновь начало биться. Очерствевшая душа снова становилась живой. Чувствительной к таким эмоциям, каких раньше не знала. Или знала, но когда-то давно. Очень-очень давно, потому что последние четыре года были подобны целой жизни. Жизнь.  Это же целая вечность без него. И боль-боль-боль. Боль, от которой приходишь к отупению. Сначала моральная, а затем она заглушается физической. А Реддл часто пытал своих соратников. Белла не понимала зачем и скрытых мотивов Темного Лорда не видела и хотя он пытался доказать, что в этом есть хоть какой-то смысл, Беллатрикс видела только слепое желание матерого садиста. И она часто терпела от него круцио и добрый десяток других, не менее болезненных черномагических проклятий. Сначала билась в агонии, кричала и даже плакала, а затем привыкла. Просто привыкла к боли, которая в жизни Беллы была везде. На службе, дома, в сердце. Мечты? Когда живешь в постоянных мучениях, ты забываешь о том, что умеешь мечтать. А иначе бы жизнь Беллатрикс была скрашена светлыми, но призрачными мечтами о жизни с любимым человеком. В какой-то момент девушка даже поймала себя на мысли о том, что она охладела к нему, стала безразлична. Но затем с явственным отвращением поняла, что она стала безразлична ко всему, абсолютно. Боль, страх и тьма вокруг доводят до полного отторжения реальности вообще. Ты перестаешь чувствовать, перестаешь быть собой, а затем и вовсе теряешься. И Белла чувствовала себя потерянной. Каждый день бродила по коридорам Лестрейндж-холла как неприкаянная и не знала, где найти себе места, что делать дальше. Боялась подходить к дочери, потому что Блэк казалось, будто бы вся грязь и вся кровь на руках у Беллы, может навредить Кассиопее, сделать из нее такое же чудовище, каким была ее мать. И  первое время хотелось плакать. Или отчаянно кричать, надрывая голосовые связки, только бы избавиться от этого гнетущего чувства полного одиночества. Белла помнила эти четыре года, эту полную боли и кошмара жизнь, которую хотелось забыть как страшный, тяжелый сон. Никогда не вспоминать, никогда. И сейчас Беллатрикс казалось ту жизнь и эту, разделяет целая стена, вечность. И они созданы, будто в противоположность друг другу. Та – как памятник несчастью, постоянной печали, боли и злу. А эта – как живое творение любви, нежности и света. А Белле отчаянно не хочется возвращаться к той, старой жизни, где на самом пороге ее будет ждать очередная жертва, и кровь. И смерть. И боль. Блэк отчаянно сжимает его ладонь, словно опасаясь, что он исчезнет. Вот-вот. Еще чуть-чуть и исчезнет. Как наваждение. Как мираж, которых за последние несколько месяцев у Беллатрикс было очень много. И она мечтала о том, чтобы один из них стал не насмешкой судьбы, а реальностью, реальностью, которая несколькими мгновениями счастья искупит четыре бесконечных года нестерпимых мук, которые она вынесла, они вынесли. Эти мгновения шли, Белла сжимала его руку, наконец-то думая о том, что ее молитвы услышаны. Но в то же время, где-то там, в глубине души, она начинает осознавать, что это не продлится долго. И больше он не сожмет ее руку, не поцелует в висок, не прикоснется к ней. Потому что невозможно. Потому что нельзя. Тысяча запретов существует только за тем, чтобы им не быть вместе, как бы они того не хотели. Но Беллатрикс точно знала, что больше она не сможет, еще одной разлуки не выдержит. После того как он был так близко и заставил ее вновь дышать, жить и чувствовать. Неужели снова одной? Неужели снова в потоках боли и страха? Нет. Так нельзя. Так не может быть. Белль закрывает глаза и боится шелохнуться, повернуться к Люциусу лицом. Но затем он заставляет ее это сделать и девушка с тоской смотрит ему в глаза. Что ей ответить? Что? Она ведь понимала, что за это короткой фразой кроется вопрос об их будущем. Об их будущем не поодиночке, как это было раньше, а вместе. Неужели он и правда, это сказал? Неужели правда предлагает быть с ним? Тогда почему так тоскливо? Тогда почему снова страшно? Беллатрикс порывисто обнимает его, пряча лицо на груди у мужчины. Замирает, чуть дыша, а затем с сомнением поднимает глаза на Люциуса.
- Я люблю тебя, - тихо произносит она, а затем замолкает, словно боясь продолжить. Но она должна. Он ведь и сам не понимает о чем говорит, - но я не могу. Мы не можем. Ты не можешь. Слышишь? Ты не можешь оставить свою семью. – Белла знает, что все правильно, что она говорит верные вещи, разумные и логичные. Говорит то, что должна сказать, ведь иначе они все разрушат. Беллатрикс не должна была позволить этого сделать. Как бы он не любил ее, если она не остановит его сейчас, Люциус возненавидит ее вскоре. А она не должна дать ему себя ненавидеть. Потому что он для нее жизнь. Он для Беллы воплощение жизни.
- Поклянись, - девушка разрывает объятия и прикладывает свои пальцы к его губам, не давая говорить, - поклянись, что ты не уйдешь от Нарциссы и не бросишь Драко, - глаза Беллы наполняются слезами, отчего-то. Она сама не знает причину, ведь умом осознает, что говорит правильные вещи. Но в то же время рушит их будущее.
- Но и меня больше не оставишь. Я не смогу еще раз. Я не могу. Я не умею жить без тебя.

Семья. Это слово, столь много значащее для каждого среднестатистического аристократа, ровным счетом ничего не значило для Беллы, и она сама едва ли была в этом виновата. У нее перед глазами было множество примеров браков заключенных по расчету и эти примеры показывали, что в действительности, такое громкое слово как любовь в этих отношениях не присутствовало. Между супругами могло быть уважение, чаще дружба, но не более того. А если возвращаться к статистике, то зачастую муж и жена ненавидели друг друга до такой степени, что шли на такие страшные шаги, как яд, или кинжал. Что касалось семьи самой Беллатрикс, то ее родители относились друг к другу с холодным безразличием. Мать радовалась, воспитывая двух дочерей, а отец был счастлив, воспитывая Беллу, а остаток времени, проводя в обществе прекрасных, но в действительности отвратительных любовниц. Любовниц, да. У Беллатрикс они всегда ассоциировались с грязью. Девушки легкого поведения, желающие лишь только одного: денег. Относясь к этому с очевидным отвращением, Белла сама же обрекала себя на такую судьбу. Для Беллатрикс Блэк пасть так низко – немыслимо, но сейчас она была готова поклясться, что пойдет даже на это ради того, чтобы быть с ним. Она готова была погубить собственную судьбу и собственное доброе имя, чтобы только он не ушел. Ни сейчас. Ни позже. Никогда. Белла понимала, чего она просит и примерно знала, какова будет реакция Люциуса, но все же была уверенна в том, что поступает правильно. В конце концов, как бы она терпеть не могла Нарциссу и с каким скептицизмом не относилась бы к семейной жизни четы Малфой, Белла не могла и не хотела разрушать семью. Чужую семью, потому что своей она могла пожертвовать с легкостью. Да и о какой семье речь? Лестрейнджи в отличии от Малфоев никогда не казались идеальной семейной парой и даже не старались создать иллюзию таковой. Вот почему на многочисленных званых ужинах и приемах Рудольфус позволял себе флиртовать с ничего не подозревающими, наивными донельзя чистокровными щебечущими всякую ерунду пташками, а Белла никак на это не реагировала, хотя и могла бы уничтожить каждую из них одним щелчком пальцев. Вот почему она не устраивала скандалы, когда точно знала, что он не задержался на работе, а провел вечер в обществе очередной очаровательной мисс. Многие считали, что таким поведением он унижает Беллу, но затем смотрели на ее реакцию и на то с каким спокойствием и чувством собственного достоинства она на это реагирует и понимали, что тем самым Рудольфус унижает себя. На фоне Беллы он действительно выглядел не лучшим образом. И миссис Лестрейндж часто ловила себя на мысли, что он стал бы идеальной парой Нарциссе, которая своей ничтожной слабостью привязывала к себе мужчин и невольно принуждала их к заботе о себе. Рудольфус нуждался в слабой женщине. Женщине, которой можно было бы помыкать, управлять и говорить ей, что делать. Он нуждался в женщине, которая не могла бы жить без его постоянных советов и поддержке. В противном случае он чувствовал себя неполноценным и ущербным. Белла не могла дать ему то, что нужно, потому что единственный человек без которого она действительно не представляла своей жизни, это Люциус. А он… Он был с другой и особенно прискорбно было то, что та, другая, являлась сестрой Беллы и потому Блэк не могла просто взять и забрать у нее то, что принадлежит Беллатрикс. И черт побери, это было ужаснее всего! Отвратительно, что они любили, любят друг друга, но не могут быть вместе из-за чертовых предрассудков. И даже Беллатрикс, которой всегда было глубоко наплевать на то, что скажут, сделают и тем более подумают другие, не могла ничего изменить, хотя и хотела бы этого больше всего на свете. Беспомощность. Это чувство одолевало ее так редко, что девушка уже начала забывать о том, как это. Но вот он. Люциус. Здесь. Предлагает ей быть с ним, а она не знает, что следует сказать и сделать, только умом осознает, что это неправильно, нельзя, невозможно. А что хуже всего, опасно.
- Люциус, послушай. Послушай меня пожалуйста. Я знаю, что развод не убьет Нарциссу и, что ты в любом случае не бросишь сына, но ты должен понимать к чему приведет разрыв отношений с ней. Ты все потеряешь, все, что для тебя важно превратится в прах, - Белла закрыла глаза, и с ее губ сорвался обреченный вздох, который говорил куда больше, чем все слова. Девушка протянула руку и коснулась кончиками пальцев его щеки. Какое-то время Беллатрикс просто вглядывалась в глаза мужчины, а затем отвела взгляд и усмехнулась, - ты лишишься доброго имени, своего положения в обществе, признания, авторитета, уважения, власти, в конце концов. Ты же понимаешь, прекрасно понимаешь, что не сможешь жить без этого. А даже если ты готов пережить это, то твой сын. Он не поймет. Как ты объяснишь ему, через несколько лет, почему ты оставил его мать и ушел к другой женщине? Сможешь ли ты простить меня за то, что твой сын тебя возненавидит? В конце концов все это приведет к тому, что ты не только любить меня не сможешь, но даже видеть не захочешь, а я меньше всего хотела бы потерять тебя и твою любовь, - Белла смахнула с лица капли слез и засмеялась сквозь слезы, слушая, что он говорит. У Люциуса все было так легко, так просто, что Блэк невольно начинала верить в то, что все так и есть. Просто уйти от Рудольфуса. Просто забрать дочь. Просто быть с ним. Для Беллатрикс это ничего не стоило, но то, что должен был сделать Люциус ради того, чтобы сделать это реальностью? Думая об этом Блэк содрогалась. Она не хотела своим вмешательством сломать его жизнь. Идеальную. Безупречную. Любимую.
- Больше всего на свете я хотела бы быть с тобой, но… - Белла вдруг замолчала и отступила на шаг, словно бы собиралась сказать нечто, что уничтожит их мир.
- Я боюсь.

- Люциус, - всего на долю секунды Белла запнулась и опустила глаза в пол, - я люблю тебя и если ты готов к тому, что с нами будет, то я буду с тобой, потому что, что бы нас ни ждало, все это не пойдет ни в какое сравнение с тем, что меня ждет без тебя. - Вот и все. Она сказала эти слова, которые так долго ожидали, чтобы быть сорванными с губ. Почувствовала ли Беллатрикс, что-то новое? Да. Облегчение. Облегчение от того, что она наконец-то приняла правильное решение и теперь сможет быть с человеком которого любит, но что важнее, который любит ее. И может быть многие станут утверждать, что такой хладнокровный мерзавец как Малфой не умеет любить и тем более быть любимым нормальной женщиной. Может, ибо правда заключалась в том, что Люциус не был таким, каким старался казаться. Все его многочисленные маски, включая ту, которая «Я – Бог, а вы букашки» на Беллу не распространялись, потому что ее натура «По Вам авада плачет» отбивала всякое желание быть заносчивым засранцем, коим, кстати, в действительности, Люциус не являлся. Ведь в окружении Беллатрикс были сотни таких же, и она не полюбила бы Малфоя только за то, что он выделяется из всей этой толпы платиновым цветом волос. Нет. Она любила его за то, что настоящий он был совсем другой. Способный на сострадание и сочувствие, способный понять и принять правду, какой бы она ни была, в конце концов, он был просто человеком, не лишенным пороков, но очень похожим с самой Беллой. А сама Белла никогда не была идеалом благочестия, непорочности и невинности. Но за это она и любила Люциуса. Он умел принимать ее со всеми недостатками и проблемами, коих у Беллатрикс было не мало. И еще он был чертовски прав, предполагая, что одной из таких проблем был Темный Лорд, который не способен был проигрывать тем, кого он считал своими верными подданными, коими можно было манипулировать и помыкать, что в принципе одно и то же. А их отношения с Беллой носили весьма деликатный характер, и Реддл вряд ли позволил бы Беллатрикс вот так просто их прервать. Да, и что значит «вряд ли»? Он отвернется от нее, если узнает. Он будет в бешенстве. Почему? О, не будьте наивны, полагая, что у милорда были какие-то чувства к единственной женщине среди пожирателей смерти. Никаких, исключая чувство собственничества, разумеется. Он считал Беллу своей, своей и ничьей больше и смириться с тем, что отныне она будет принадлежать и душой и телом кому-то другому, он не мог. Более того, в таком случае Беллатрикс лишит его возможности забавляться, прозрачно намекая Рудольфусу о связи Люциуса и его жены, вгоняя свою фаворитку в краску при помощи невинно оброненных слов, не говоря уже об откровенных столкновений лбами Люциуса и Рудольфуса. Что касалось последнего, то он так же полагал, что Белла может быть только его собственностью, или в крайнем случае его и милорда. Но они оба ошибались и двое  обиженных пренебрежением мужчин могли сотворить с ней то, что Блэк и в страшном сне не снилось. Обвинение в измене и последующие гонения, преследование и травля – это меньшее, что ждало ее, ту, которая раньше могла одним взглядом дать понять всем пожирателям смерти, кто она такая и что она значит для Темного Лорда. Особое положение Беллы и зависть в связи с этим положением сыграют решающий, предопределяющий фактор в охоте, которая неизменно будет устроена, как только Реддл спустит псов с цепи и более не встанет на ее защиту, а даже более того, пообещает кость тем, кто перегрызет ей глотку. И не важно, что Беллатрикс так просто не сдастся и перед долгой и мучительно смертью в подземельях какого-нибудь Нотта, все же отвесит пару десятков авад, налево и направо, защищая свое право на любовь, свободу и банальное человеческое счастье. И это только один из вариантов развития ситуации. Иногда Темный Лорд делала иначе. Он не устраивал травлю на предателей и не заставлял их умирать долгой, болезненной смертью. Он просто ловил их, запирал в клетку, а затем заставлял наблюдать за тем, как мучаются его родные. И пожалуй этот способ для Беллы был куда более действенным, потому что последнее чего она боялась, так это смерти. Более того, через столько лет душевных страданий она мечтала об этой смерти и ей не была страшна такая перспектива. Но, что уж говорить? На страдания Люциуса и Кассиопеи она бы смотреть не смогла. При всей своей силе духа, Белла бы не выдержала того, что могло с ними случиться и осознание того, что могло произойти из-за того, что они малодушно и эгоистично решили быть вместе, заставляло девушку болезненно морщиться, впивая ногтями в подлокотник дивана. Больше всего на свете Беллатрикс хотела бы навсегда остаться с Люциусом, и она приняла решение и уже озвучила его и менять не собиралась. Почему? Потому что так нельзя. Нельзя жить, чувствуя как твое сердце останавливается на то время, пока ты ожидаешь, совы от того, кто подарил твоей жизни смысл. Нельзя жить в постоянном страхе, думая о том, что однажды брошенный в сторону дорого тебе человека взгляд может привести к катастрофе. Нельзя любить, но при этом не быть вместе. Нельзя. Нельзя. Нельзя. И если им суждено умереть так скоро, то пусть лучше они умрут вместе в боли и страданиях, чем врозь на каком-нибудь задании грязнокровного ублюдка, который понятия не имел, что такое любовь. Чистая. Простая. Без пафоса и масок, которые они так любили надевать, будучи пожирателями смерти, да и просто аристократами. Кем они были? Белла и Люциус. Жестокими самодовольными мерзавцами? Или просто людьми, которым нужно быть вместе, во что бы то ни стало, потому что друг без друга они жить не могут. Именно жить, потому что постепенное усыхание, утечка жизни есть медленная смерть. А Белла… Она всегда мечтала о быстрой после коротких мгновений абсолютного счастья. Как сейчас. И если бы через минуту в комнату ворвались авроры, пожиратели смерти, Темный Лорд, Рудольфус, да даже сами Мерлин с Морганой с четким намерением лишить их жизни, Беллатрикс ничуть не пожалела бы. Да, их любовь была тяжелой. Совсем не такой, о которой писали в книжках. Но от этого не менее настоящей, не менее чистой и не бескорыстной. И верно, ангел, мирно спящий в своей колыбели, был этому живым подтверждением и единственным о чем им следовало заботиться, когда они приняли это страшное, но правильно решение быть вместе. Во всяком случае до тех пор, пока смерть не разлучит их. А это, по всей вероятности, могло случиться очень и очень скоро. Но Белла уже решила для себя, что пусть лучше так, чем без него. Чем снова одной. Чем снова во тьме.
- И знаешь, - Белль улыбнулась, хотя ее улыбка вряд ли была видима для него во тьме. Девушка протянула руку и кончиками пальцев с большой осторожностью, очень нежно очертила контур его лица, - если завтра Темный Лорд прикажет нас убить, и последние часы нашей жизни мы проведем в страданиях, - Блэк наклонилась и терпеливо, ненастойчиво и робко прикоснулась к его губам своими, согревая теплом горячей крови, его холодную кровь, - то я ничуть об этом не пожалею.